Рана от ножа затягивалась.

Я медленно поднялась, машинально сжимая в руке нож. И пошла вдоль стены, все быстрей и быстрей, навстречу бегущим искрам. Мимо проплывали призраки, туманные размытые пятна, и поднимались вверх, проходя сквозь перекрытия. Я шла мимо выступающих на поверхность поникших голов, кистей с перекрученными судорогой пальцами, а то и целых тел, прихваченных за ноги и локти, в военной форме, форме полиции, просто в бывшем когда–то красивым платье, и в груди туго свитой раскаленной пружиной взвивалась ненависть. За то, что могут такое делать разумные с разумными!…

Я размахнулась и ударила сверху вниз, вспарывая бурые бугры до самого пола. А на лице, наполовину ушедшем в стену, открылись светлые, как речная вода, глаза.

Нож, подскакивая, полетел на пол, вывернувшись из сведенных судорогой пальцев. Я отпрянула, задохнувшись, и наконец посмотрела на инфракрасный датчик. Узкие стены обросли россыпью оранжевых точек. Половина из них была жива.

Боги мои…

Это не логово. И дальше его нет — в узком «пенале» нет больше дверей, нор и люков. Это кладовая, просто кладовая, в которой для сохранности пища хранится живой. Боги мои… Я медленно сняла шлем и широко раскрытыми глазами обвела зал. Вот почему мы смогли пробиться сюда, вот почему так мала была охрана.

Все зря… Столько жизней, и все — зря…

Надсадно закричала Тикки, хватая меня за руку. Я обернулась, резко, так, что хрустнула шея.

Шлем полетел на пол вслед за ножом. Я бросилась к стене, к висящей на вздернутых руках фигуре в полувоенной полицейской форме; дернула за подбородок свесившуюся до груди голову с шапкой соломенных волос. «Погиб при исполнении». «Я не хочу стоять над твоим гробом…»

А я не хочу стоять над твоим!…

Я выдернула второй нож из–за пояса, встала на цыпочки, разрезая стену, обхватила его поперек спины и потащила на себя. Искры побежали быстрее, затягивая разрезы, но я успела. Тайл мешком повис у меня на плече. Теперь ноги…

Я крепче ухватилась за рукоять, и уже собиралась воткнуть нож снова, как за спиной полыхнуло, не огнем — ядовитой зеленью. Я автоматически перекатилась по полу, сбрасывая с себя чужое тело и вскакивая в боевую стойку с ножом в руке.

Вспышки шли одна за другой, зеленоватые, в черном, мгновенно растворяющемся облаке. На месте каждого возникала сухощавая крылатая фигура с оскаленной мордой. Пять. Десять. Пятнадцать. Двадцать пять. Время замерло, тягучим зеленоватым, в цвет вспышек, потоком, замерло сердце, замерло дыхание, замерли оскаленные пасти, замерли пальцы на курках в молчаливом шоке. Снова вспыхнуло — уже угольно–черным облаком, будто хлопьями сажи, мгновенно истаявшими вокруг высокой, тонкой, и такой знакомой фигуры.

И время, задержанное до предела, сорвалось в карьер. Дернулась Тикки, выпуская полыхающий огненный веер, рявкнула «мать» Оглобли. Бросились вперед горящие и целые твари, тонкой крошкой взлетел в воздух бетон из–под когтей.

А я рванулась им навстречу, подпрыгнула, коснувшись руками потолка, уходя от взмахнувших впустую лап и клацнувших челюстей, и по спинам, головам, едва касаясь, только бы хватило для опоры, — метнулась туда, где темный силуэт в одно мгновение переплавился в моего мужа. Один удар сердца, и я достану его.

Он отшатнулся, попятившись. Вокруг тела вспышкой взвились черные хлопья. Уйдет!… Я оттолкнулась от скользкой спины и прыгнула, успев ухватить его за рукав, и… исчезла сама.

Удар сердца. Резкий удар схваченной рукой отбросил меня в упруго спружинившее нечто. Я открыла глаза. Взгляд уперся во всю ту же бурую пульсирующую массу. Неужели?…

Я резко вскочила, выдергивая «мать» из–за спины.

— Здесь она бесполезна, — голос Роя расколол мою личную тишину.

— Что?… — Сухо, вхолостую щелкнул курок. Здесь, значит?… Я бросила косой взгляд в сторону. И схватилась за рыхлый бурый ком, чтобы не рухнуть.

Это было тем, что называют Нигде и Ничто. Изнанка мирового Полотна. Тускло мерцающие болотной зеленью редкие узлы паутины были везде, и кроме них не было — ничего. Крошечный пятачок пространства, на котором мы стояли, птичьим гнездом висел на перекрестье узлов над бездной. Пятачок, рядом с которым висело еще пять — с женскими костлявыми фигурами, покрытыми щитками и чешуей. Они сидели с закрытыми глазами, водя сухими, будто палки, руками, перед собой. Он перехватил мой взгляд, и я поняла, что права. Вот они, матки.

Логово оказалось на Изнанке мира, и вот с этим мы уже ничего не сможем сделать, потому что ни одно создание Лица мира не может попасть сюда само. Здесь не действуют его законы, ни одна технология мира Лица. Значит, шанс один. И только у меня.

Я коснулась локтем рукояти брошенного было в ножны на пояснице ножа.

— Зачем вы делаете это? Зачем, вы ведь тоже разумны? — собственных слов я не слышала, под прикрытием пустых фраз медленно двигаясь ему навстречу.

— Всего лишь борьба за выживание, — знакомое до последней черточки лицо перекосила кривая ухмылка. — А вы всего лишь «цивилизованные существа», которые слишком много говорят.

— «Цивилизованные существа»?… — я придвинулась почти на расстояние удара. Полузабытым воспоминанием сверкнуло: «…как цивилизованные существа, выясним интересующие нас вопросы…». Я недоуменно свела брови, скользнула еще на полшага вперед. И остановилась, обомлев. Закрой я глаза, заткни уши, сунь голову под воду, — но Роя нашла бы среди сотни стоящих рядом мужчин. Два удара сердца назад я была уверена в этом так же, как и в том, что существую. Но не сейчас. В шаге от меня стоял мой муж, и в этом я была уверена так же, как и в том, что существую…

Значит, я не существую?…

— Что, неужели догадалась, любимая?… — черные глаза блеснули. Он резким броском схватил меня за руку, вздернул, впился взглядом в глаза: — Не волнуйся, ты вернешься. Но немного друго…

Мир вздрогнул и начал сходить с оси. Я выхватила нож и ударила его наотмашь по горлу, и, по самую рукоять, — туда, где было сердце у нас. Замахнулась, собираясь перебить позвоночник — и перед глазами снова вспыхнули черные язычки.

Тело швырнуло и впечатало в стену. Настоящую — из стали и бетона. Дрожащими руками я уперлась в пол и потрясла головой. Потянуло паленым.

По макушке хлопнул обрывок грязной тряпки. Я машинально отбила чью–то руку.

Огонь сбей, дура!! — прозвучало в голове. Я торопливо вскинула руки, прихлопывая тлеющие волосы. А шлем? Где?… Как ты здесь оказалась? Где цель?!

И тут я вспомнила все. Вскочила на ноги, все так же сжимая нож, полубезумным взглядом окинула смутно знакомые стеллажи, горящие ярким высоким пламенем, и держащегося за стену мужчину в крови, копоти и страшных, плазменных, ожогах. Располосованный трещинами шлем, белой оскаленной костяшкой в суставе торчит обломок плечевой кости, — все, что осталось от руки. И как он стоит–то еще, боги мои… Я не узнавала его, но закричала, все так же не слыша своего голоса:

— Это не логово! Мы не сможем их уничтожить! Нужно уходить!…

Молчание.

Хорошо, отходим.

— Подождите! Там еще остались… — в глазах еще стояла тошнотворная муть, но «пенал» предпоследнего уровня я наконец узнала. Узнала винтовую узкую лестницу. Бросилась вглубь, туда, где, шатаясь, еще стояло несколько фигур с подскакивающими от отдачи «матерями» в руках. Стала в редкий строй, негнущиеся пальцы пробежались по рычажкам и кнопкам, и присоединилась к грохоту, разрывавшему маленький зал. По крайней мере, так должно было быть…

Оракул сделал свое дело, и солдаты совершили невозможное — т'хоров оставалось не больше двух десятков, которых зажали в одном углу. Расшвыривая ногами тлеющие и горящие трупы, я по стенке пробиралась к люку. Брызги плазмы и кислоты сожгли форму до черных клочьев, но «чешуя» выдержала, а незащищенное лицо прикрыла рука.

Я отдернула засов, рванула на себя крышку люка и заорала, молясь, чтобы меня смогли услышать:

— Тикки! Оглобля! Давайте сюда! Отходим!

Полторы минуты прошли в томительном ожидании, за время которого я повторила это дважды. Через шесть минут оттуда пойдет новая волна. У тебя еще тридцать секунд.